Неточные совпадения
—
Бачка… кош ставить нильзя… — десять раз принимались толковать башкиры, — ашата подох… становой кулупал по спинам…
— Что,
бачка, делать? Мы бедна, деньга бережем на черная дня.
— Ай-яяй! — взвизгивает башкир, хватаясь за спину. — ан,
бачка!..
Один из башкирцев скоро догадался, о чем идет дело, и отвечал: «Екши, екши,
бачка, ладно!
«Землимир, землимир скоро тащи,
бачка Алексей Степаныч, — говорил визгливым голосом Мавлютка, — землимир вся кончал; белым столбам надо; я сам гуляет на мижа».
— Мы,
бачка, думали, что в нашей церкви службы не будет, — подхватил другой раскольник.
— Да у меня,
бачка, плечом савсем здоров, — говорит мужик, — уж пятым неделем здоров.
«Изволите видеть, ходит мимо красавец почтенный, мужчина степенный, усы завиты,
бачки подбриты, глядит молодцом, барином, не купцом. Ходит по Кузнецкому мосту, ищет денег приросту, с первого числа, грит, удружу, на всех по полтыщи наложу, мы им наживать даем, значит, повысим за наем.
Вот встал Иван Васильевич, да и говорит: «Подайте мне мой лук, и я не хуже татарина попаду!» А татарин-то обрадовался: «Попади, бачка-царь! — говорит, — моя пошла тысяча лошадей табун, а твоя что пошла?» — то есть, по-нашему, во что ставишь заклад свой?
— Буду,
бачка! — вскрикнул обожженный татарин.
— Десять тысяча,
бачка; теперь десять тысяча, а завтра пришла сто тысяча!
— Близка стан,
бачка, близка! — поспешил отвечать татарин, — не больше отсюда, как десята верста!
— Не можно,
бачка! Не можно теперь видеть дорога! Завтра можно,
бачка!
На нем была картонная маска, — глупое лицо с узенькою бороденкою, с
бачками, а на голове фуражка с гражданскою круглою кокардою.
— Будь покойна,
бачка! Моя — верна — ахх!
Но всему в мире есть конец; придет день, в который родич скажет, уже прямо смотря в глаза спрашивающему: «Ай,
бачка, спасибо, больно спасибо!
— Уж не то, что поправиться, а только бы не совсем разориться, ваше сиятельство, — сказал Чурис, принимая вдруг серьёзное, даже строгое выражение лица, как будто весьма недовольный предположением барина, что он может поправиться. — Жили при
бачке с братьями, ни в чем нужды не видали; а вот как помёр он, да как разошлись, так всё хуже да хуже пошло. Всё одиночество!
Чистенький, немножко плешивый, с золотистыми
бачками около ушей, скромный, он всегда имел вид человека, готового услужить.
Бурлак вышел в свой кабинет, я разговаривал с Федей, который брился у окна в своей комнате. Он брился ежедневно, чисто, оставляя только маленькие
бачки, разрезанные пополам белым полумесяцем, что очень шло к его строгому, еще свежему лицу с большим лбом, с наползшим мысом густых, коротко остриженных седых волос. Сухой, стройный, он красиво донашивал старые костюмы Бурлака, как будто они были на него сшиты.
— Ничего,
бачка, в воскресенье гуляй.
— Врешь, чертов сын! У вас с
бачкой денег много… недаром всю деревню вчерась угощали… Ну, хошь, что ли, говори?
— При нем,
бачка, живет; тоже по нем и ее лешачихой дразнят.
— Из наших же,
бачка, мужичков. Барин ладил было так, что из Питера наслать али там нанять кого, да Иван Семеныч зартачился: вы, говорит, кого хотите там выбирайте, а я, говорит, своего поставлю, — своего и посадил.
— Так, так,
бачка, Егор Парменов… тут же, при усадьбе, живет.
— Здорово,
бачка! Здорово, кормилец! — раздалось со всех сторон.
— При матке,
бачка, при матери живет.
— Я,
бачка, не бью ее, а так только шугнул.
— Желаем,
бачка, все мы того желаем.
— А что,
бачка, миром те скажем, за Петра Иваныча мы окромя только бога молили, а от Егора Парменыча временем, пожалуй, жутко бывает! — послышалось разом несколько голосов.
Лицо его, исписанное синими жилочками, было украшено фельдфебельскими усами и
бачками и в общем напоминало птичью физиономию.
— А вот и мы, а вот и мы, дружок! — начал господин с
бачками, пожимая Сашину руку. — Чай, заждался! Небось бранил дядю за то, что не едет! Коля, Костя, Нина, Фифа… дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без церемонии.
Из вагона выскочили две девочки и повисли на шее у Вари. За ними показались полная, пожилая дама и высокий тощий господин с седыми
бачками, потом два гимназиста, навьюченные багажом, за гимназистами гувернантка, за гувернанткой бабушка.
— А ведь ты совсем возмужал, Володя… Уж усы… и
бачки… Ну, чего вы раскисли, Мария Петровна?.. Вот он и вернулся… посмотрите, каким молодцом! — говорит адмирал, стараясь скрыть свое волнение, но его старческий голос вздрагивает, и на ресницах блестят слезы.
Перед ними стоял секретарь съезда Жилин, маленький человечек с
бачками около ушей и с выражением сладости на лице.
Федя изображал из себя высокого жилистого человека лет пятидесяти, с седыми
бачками, со стиснутыми чиновничьими губами и с синими жилками, беспорядочно бегавшими по его носу и вискам.
На стене портреты в рамках, среди них много дагерротипов: слепое серебряное поле, и только если смотреть сбоку, то видны дамы в буклях и кринолинах, мужчины во фраках, с маленькими
бачками.
Маленький, суетливый, с крючковатым носом и седыми
бачками, с одного виска длинные пряди зачёсаны на другой висок, чтоб прикрыть плешивое темя; рысьи глазки злобно и выглядывающе поблескивают через золотые очки.
Директором гимназии нашей был Александр Григорьевич Новоселов. Небольшого роста, с седыми
бачками, с крючковатым носом, в золотые очки смотрят злобные глазки. В нас, мальцах, он вызывал панический ужас, и для меня он являлся олицетворением грозного, взыскательного и беспощадного начальства.
Гришуткин и Свистицкий вошли в зал. Там стоял большой стол, уставленный закусками и винами. За одним прибором сидела дочь хозяина Надежда Ивановна, молодая брюнетка, в глубоком трауре по недавно умершем муже; за другим, рядом с ней, товарищ прокурора Тюльпанский, молодой человек с
бачками и множеством синих жилок на лице.
Фон Раббек, его жена, две пожилые дамы, какая-то барышня в сиреневом платье и молодой человек с рыжими
бачками, оказавшийся младшим сыном Раббека, очень хитро, точно у них ранее была репетиция, разместились среди офицеров и тотчас же подняли горячий спор, в который не могли не вмешаться гости.
В большой столовой, куда вошли офицеры, на одном краю длинного стола сидело за чаем с десяток мужчин и дам, пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным дымом, темнела группа мужчин; среди нее стоял какой-то худощавый молодой человек с рыжими
бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за группы, сквозь дверь, видна была светлая комната с голубою мебелью.
Из толпы выскочил серый мужичонка в рваном кафтанишке и, судорожно дергая себя обеими руками за ворот дырявой рубашонки, зачастил: «
Бачка, за шкуру-то, за шкуру-то свою! За шкуру свою, батюшка, мир все смолчит!»
— Ну, пономаря же, известно. Как его,
бачка, теперь назад вложить, потому мы уж на это согласны?
— То и есть — пропащие. Вызволи,
бачка, пожалей сирот малых.
—
Бачка! — начал опять старик, не отнимая рукава от глаз. — А ведь мы не весь грех-то тебе сказали.